В один миг все лопнуло и взорвалось. Burst! Я оглянулась назад. Но ничего там не увидела. Совсем ничего. Черная пустота, граничащая с режущим белым светом ламп над операционным столом. И глаза хирурга надо мной с длинной иглой шприца с анестезией. И сразу скальпель. И больше ничего. Ведь все же взорвалось давным-давно. Только теперь раздирающий звук донесся до меня ужасающим эхом. Burst, а я и не замечала? Нет, я замечала, но боялась оглянуться раньше времени, увидеть, как все рушится, и не выдержать. Рвануть назад, подпирать собой руины. Обманывала себя, что все это только кажется мне. Но сколько не обманывай – все равно в итоге-то Burst, и все тут.
– Черный чай, Гошенька, портит цвет лица, зубов и чего-там-еще… В общем, нет у меня ничего. Кроме зеленого жасминового чая с таком.
– Отличный выбор!
– Отсутствие выбора, я бы сказала.
Мара уже две недели, как выписалась из больницы и уже вполне самостоятельно передвигается и заваривает чай. Врачи пророчат полное восстановление опорно-двигательного аппарата уже через три месяца.
– А ничего походочка, да? Представляю, как я со стороны-то…
– Заткнись и слушай сюда! – Гоша посадил Мару на стол легким перемещением рук в пространстве, — Завтра вечером мы с тобой идем танцевать под японских диск-жокеев. Возражений никаких не принимается! Музыка отменная, публика – что надо! Тебе понравится!
– Мне нет никакого дела до твоей публики! Я только возьму с собой палочку, а то больше пятидесяти метров боюсь не осилю.
– ОК! – Гоша сел за стол и стал разговаривать с собакой, как ни в чем не бывало. За время отсутствия хозяйки, пес, конечно, соскучился по ней, но и успел подружиться с Гошей. В знак мужской солидарности он деловито махнул хвостом и даже попытался гавкнуть. Но голос простужен и, подавившись, он уставился виновато на хозяйку.
– Меня кто-нибудь снимет отсюда, вообще? Или я до следующей жизни буду тут сидеть?
– Посиди тихонько, не мешай! Сейчас, я чаек заварю. То да сё.
– Что «то да сё»? Гошка, снимай! Ну, куда ты пошел? За какой колбасой? А-а-а-а! He-e-e-elp! Блин!
Дверь хлопнула. А Марочка так и осталась сидеть на столе. Прошло 20 минут. Спина стала затекать.
– Урод какой-то! – Мара кое-как пододвинула к себе табуретку и опустилась на нее здоровой коленкой. Сразу аккуратно встала на пол. Взяла палку и пошла доставать кружки.
Гоша зашел на кухню с веткой хризантем и пакетом еды:
– Садись за стол и не крякай мне тут! – он стал разгружать пакет.
– Есть, мой босс! – Мара медленно кособоко уселась и уткнулась в прохладные цветы носом.
На пол шмякнулся ломоть вареной колбасы. Пес медленно поднялся и, не спеша, направился к еде, виляя попой.
– Сейчас довыделываешься! – сказала Мара.
Пес сразу опустил нос и шустренько рванул к колбасе, проглотил ее, не раздумывая и не разжевывая. Покосился на Мару и тихонько подошел к ноге Гоши за добавкой.
– Гошка, может, поженимся?
– Кто?
– Ну, ты и я. Ты будешь мужем, я – женой. Ты будешь денег зарабатывать в силу факта своего рождения, я буду хризантемы по вазам распихивать, мясо тебе вечерами жарить и целовать в нос перед завтраком.
– Перед каким завтраком? – заинтересовался Гоша.
– Ну, там кашки-малашки, круассаны с луком, йогурты и мюсли, чай зеленый, тосты с сыром, че там еще-то?
– Половинка яблока.
– Почему половинка?
– Тебе одна, а мне – вторая. У яблока ведь две половинки, и у всего живого тоже две. Просто каждое утро нужно об этом напоминать. Да еще к тому же грехопадение Адама, слыхала?
– Че?
– Про грехопадение Адама.
– А, так это ж давным-давно было. Он уже умер, кстати.
– Кто?
– Адам.
– Ах, да. Красный человек. Ладно, я подумаю над твоим предложением.
Стол наполнился едой.
– Мы же собирались чай с таком попить.
– А с таком – это как? – Гоша поднял брови.
– Ну, без ни фига.
– А, понятно. Тебе сделать бутерброд с таком? А вот эти пирожные можно без ни фига есть.
– Однозначно поженимся!
Гоша сделал вид, что ничего не слышал. Последнее время он много работал с бестолковыми людьми, не понимающими, что конкретно они делают в этом мире и реагирующие только на два слова: жрачка – пиво. После пива они на подсознательном уровне реагируют еще на женщин, не понимая, правда, зачем. Женщина – не человек. Она – машина для секса. Гурджиев назвал как-то женщин «космическими машинами по переработке пищи». Короче говоря, абсолютно бесполезная штуковина. Будете проходить мимо – проходите скорей!
По ТВ показывали интересный фильм про Тибет с Бредом Питом. Сначала заснула Мара. Через три минуты вырубился Гоша. Полусидя на диване. Собака пытаясь примкнуть третьей половинкой случайно наступила задней лапой на пульт, и ТВ вырубился вместе с Бредом Питом. Все наконец заснули, и проспали до самого утра в одежде.
Позволив себе немного больше свободы, чем положено в классическом тексте, но допустимо в постмодерновом, уж коли мои герои изволили поспать, немного займу читающего своими просто-мыслями. Мысли крутятся «английские». Типа мировой язык и все такое. Но допустимо ли в русском тексте использовать английские слова и выражения. Будет ли фраза типа «… демонстрируя особенно резкую социальную сатиру на поведенческие конвенции эстаблишмента…» понятна совковому читателю? Или, например, «юзаная ложка», «сошиал лайф», «бойфренд», «спайдермен» и тому подобное. Можно ли ни с того ни с сего вставить в текст: I do not think it is a good idea – и не перевести под циферкой один внизу страницы? Черт его знает! Модно, что ли? Русских людей, говорящих на ясном, кристальном, богатом русском языке осталось сущие единицы по всей России. Всяческие сленги, жаргоны, заимствовалки совсем заполонили «великий и могучий». Язык идет в ногу с эпохой. Так что абсолютно гармоничен с менталитетом. В начале 19 века дама еще бы сказала: «С вашего позволения я воспользуюсь услугами своего носового платка». В начале 21 века можно услышать смачный «сморчок» прямо на асфальт у тебя за спиной, причем прямо на ходу. Еще в наши дни (как говорится nowardays) можно умиленно глядеть на выпускниц в белых фартуках и бантах до тех пор пока одна из них не откроет рот, из которого извергнется пропито-прокуренное: «Бля, так ссать хочу!» Как можно не разочароваться в жизни к двадцати годам и полюбить окружающее тебя дерьмо божественной любовью. Никак ума не приложу.
Мара открыла глаза. Утро. Совсем перестала меня слушаться. Что хочу – то и ворочу. Сонно поцеловала Гошу в нос и услышала в ответ мычание неопределенного тембра. Собака зевнула и облизалась.
– Псина! Иди, поставь чайник! Чего развалилась, как в гостях?!
Собака встала и пошла на кухню.
– Гоша! Утро.
– Мгу.
— Ни фига не мгу! – Мара привстала на локте, включила «Dead can dance» и уткнулась в Гошино плечо, – Сегодня на японцев пойдем!!!
Гоша молчал.
– Кончай молчать, поговори со мной! Ну, ты, лентяй хренов! Смотри, какое утро за окном! Хватит дрыхнуть! – Мара начала, упираясь плечом в Гошу, двигать его к краю дивана с явной целью скинуть его на пол.
На что Гоша с явным нежеланием быть скинутым с дивана, радостно подскочил, и с диким ревом поднял Марочку на руки. Он стал кружить ее по комнате. Она визжала от неожиданной радости. На шум прибежала собака.
– Пес уже вскипятил чай! А ты все прохлаждаешься в кровати? – Гоша засмеялся.
– Я на больничном!
– Не катит!
– Я же отныне твое Солнышко! Мне и так дел хватает светить для тебя! Поэтому ругать меня уж никак нельзя.
Гоша поцеловал Мару в нос:
– Приглашаю вас к завтраку, мэдэм!
– Хорошо! Несите!!
И Гоша потащился с Марой на руках и собакой в ногах на кухню. Под окном прогремел трамвай. Тинейджэры плелись в школу. На ветке заливалась какая-то неведомая птица. В кафе напротив ел солянку человек с перебинтованной головой. Кухня встретила Мару с Гошей горячим чайником. Они посмотрели друг на друга, потом повернулись к собаке. Мара на руках у Гоши. Пес стоял в дверях кухни и держал в зубах поводок, виновато, как-то с боку, поглядывая на остолбеневших ребят. Утро.